Она всеми силами старалась удержать в памяти возможные варианты: если бы власти собирались уличить ее в сотрудничестве с диверсантами, они бы узнали об этом еще три года тому назад – но они не могли арестовать ее прежде, чем у нее появится шанс совершить деяние, которое бы доказало ее вину. С другой стороны, если бы ее арестовали, а власти сумели бы не дать этой информации стать достояние общественности, Лила или Серена наверняка сразу же заметили бы ее отсутствие и послали бы ей сообщение с предупреждением? Или еще лучше, послали бы сообщение своим прошлым я, чтобы те встретили Агату лично – такое послание было бы труднее засечь и перехватить.
Итак, доказывало ли отсутствие каких-либо предостережений, что ее не поймают? Или же тот факт, что она не получила ни одного сообщения от своего будущего я, означал, что события очень быстро примут скверный оборот?
Агата услышала звук скрипнувшей где-то вдалеке двери, вслед за которым раздался звон твердолитовых цепей – почти ритмичный звук, сопровождавший шаги заключенного. Когда охранница, сопровождавшая Пио, приблизилась ко входу в комнату, Агата расслабила ремень и подтянулась ближе к двери, но увидеть брата из такого положения все равно не смогла.
– Пожалуйста, оставайтесь на месте, – велела ей охранница. В одной руке у нее была цепь. Добравшись по веревкам до стены, она закрепила цепь в зажиме, после чего повернулась к Агате и сказала: «Подходите».
Пио забрался в комнату по опорной веревке – двигался он довольно ловко, несмотря на каменный прут, рассекавший его поперек туловища.
– Здравствуй, Агата, – сказал он.
– Здравствуй. – На мгновение она потеряла дар речи, но затем зрелище исхудавшей фигуры Пио стало невыносимым, и она тихонько зарокотала. Она по-прежнему не была готова признать его невиновность, но за все это время никто и на шаг не приблизился к доказательству его причастности. Если он убил Медоро и его коллег, то заслуживал сидеть за решеткой до самой смерти – но что она могла знать наверняка? Лишь то, что у него новая система передачи с самого начала вызывала точно такое же беспокойство и омерзение, которые сейчас при мысли о ней испытывала и сама Агата.
Охранница проследила, как Пио забрался в страховочный ремень со своей стороны стола.
– У вас три куранта, – сказала она Агата. – После чего удалилась в коридор.
Агата собралась с духом, но все-таки сжала плечо брата в тот момент, когда этот жест еще мог сойти за нечто спонтанное и лишенное всякого злого умысла. За высверк до того, как ее ладонь коснулась его кожи, Агата изобразила на ней слова: На твоей стороне. Скажи, чем помочь. Она старалась не волноваться о том, сколько времени ему потребуется, чтобы прочитать послание, если оно окажется неожиданным; процесс имел естественные временные рамки, и если бы она переусердствовала, это бы стало заметно.
Пио откинулся назад, изучая ее оценивающим взглядом.
– Обходные пути и правда устроены в точности так, как нам показывали в школе, – изумленно заметил он. – Двенадцать лет в той коробке. Как ты там с ума не сошла?
– Время пролетело незаметно, – ответила она. – Стоило только разменять первый год.
– Не могу сказать того же, хотя с учетом пайков выходит, что мы почти в равном положении. – Он неожиданно зажужжал. – Чира рассказала мне о твоем грандиозном открытии. Предки не сгорят, мы не уничтожим сами себя – что может быть лучше?
– Когда люди станут к нему прислушиваться, – ответила Агата. – Мне казалось, что когда я вернусь, мы оставим все различия позади.
– Пока нет.
Агата не хотела расспрашивать Пио о том, как он относится к обрыву, но было бы странным полностью обойти эту тему стороной.
– Как думаешь, систему откючит Совет?
– А с какой стати им это делать?
– Они же видели, к каким проблемам привела система, – сказала она. – Мы не сможем просуществовать еще шесть поколений на одних и тех же технологиях.
– Но как бы они потом объяснили отключение, не признавая, что планировали его все это время? – поинтересовался Пио.
– Они могли бы заявить, что гора испытала незначительный удар, – предположила Агата. – Причем размер препятствия и его траектория оказались таковы, что все двенадцать каналов были разом уничтожены, но никакого другого ущерба гора не понесла.
– О чем они, конечно же, более или менее, догадались. Но не располагая доказательствами, не могли сделать официального объявления. – Пио наклонил голову. – Такое возможно, я полагаю. Скоро узнаем.
– Это точно.
Пио сменил тему.
– Ты собираешься встречаться с Чирой?
– Вряд ли. – Агата допускала, что ее готовность помириться с Пио, но не с матерью, может вызвать подозрение. Но она была не настолько хорошей актрисой, чтобы с успехом провернуть такую встречу, при том, что у самой Чиры мотивации ей подыгрывать была бы еще меньше. – Если она была для тебя опорой, это достойно восхищения, но я думаю, что мы с ней уже давно достигли такого состояния, когда счастливыми быть можно только на расстоянии.
– Понимаю.
– Я могу тебе что-нибудь принести? – предложила она. – Тебе же разрешают держать у себя книги, да?
– Мне всегда пригодится лишняя бумага и краска, – ответил Пио. – Сейчас я пишу собственную книгу.
– Какую книгу? – Агата не могла удержаться от легкой издевки. – Теперь ведь нет нужды в манифесте миграционистов?
– Это история женщин и мужчин, – ответил он.
– Ты имеешь в виду открытие отторжения – в таком духе?
– Более-менее. Когда она будет готова, можешь прочитать, если захочешь.
Агата не могла и представить, что, по его мнению, он мог бы добавить к версии, уже имевшейся в архивах, но если этот проект помогал скоротать время, за него можно было лишь порадоваться.
Когда охранница вернулась, чтобы его забрать, Пио наклонился вперед и неуклюже обнял Агату. Когда он отстранился, она все еще пыталась запечатлеть в своей памяти ощущение его ладони на своем плече.
– Мы еще увидимся? – спросил он.
– Конечно, – ответила она. Охранница, похоже, была удивлена; судя по всему, в ближайшие пять черед этого не произойдет.
Какое-то время Агата продолжала сидеть за столом в смущенной задумчивости, положив ладони на бедра и передавая между двумя лоскутками кожи плотно уложенные небрежным почерком копии указаний, которые ей оставил Пио.
Столовая располагалась недалеко от поверхности, и даже во второй склянке здесь было не протолкнуться. Агата вошла в зал и заняла очередь к прилавку, стараясь сохранять невозмутимый вид и замечая тем временем, как люди по два раза смотрят в ее сторону – вероятно, узнав в ней человека с архивного снимка, запечатлевшего возвращение Геодезиста. Во всяком случае на их лицах был виден проблеск удивления, доказывающий, что они не считали эту встречу настолько важной, чтобы предупреждать себя о ней заранее.
Вчера ночью ей едва удалось заснуть, а когда Агата уже собиралась выходить из своей квартиры, консоль подала сигнал и передала ей послание от ее будущего я:
Я по-прежнему не согласна.
Его должны были отправить за три череды до обрыва; это еще не доказывало, что она будет на свободе до самого конца, но даже такая новость приносила больше утешения, чем абсолютная тишина. И если сейчас смысл послания был ей неясен, Агата могла лишь надеяться, что для человека, который стал бы за ней шпионить, отсутствие контекста не показалось бы чем-то из ряда вон. У людей не было причин вкладывать в свои личные сообщения подробные описания дилемм, которые эти сообщения и были призваны решить. Квоты на пропускную способность имели свои пределы: краткость, достойная афоризма, в большинстве случаев была полезным качеством, а вовсе не признаком того, что отправителю есть что скрывать.
Когда подошла ее очередь, Агата, оказавшись перед прилавком, попросила принести два простых каравая; после вечеринки по случаю их возвращения она обнаружила, что ее желудок стал плохо ладить со свежими специями. Она отнесла еду в самый удаленный от входа угол, куда большинство обедающих не решались подходить из-за неуклюже расположенной охладительной палатки. При такой толпе у нее было не так уже много альтернатив, так что ее выбор не должен был казаться чересчур эксцентричным.